Рыбалка

Рыбалка! Зимой через маленькую дырочку в метровом льду Камы мормышкой на окуньков и сорожку, нахлыстом на быстрой лесной речке Карьол за хариусом, со спиннингом на щуку на Вишере, бредешком за карасями в луговых озерцах после паводка! Раздолье! Но здесь я расскажу о рыбалке своего детства.

После 6 класса на каникулах мы регулярно, не менее 2 раз в неделю, ходили на рыбалку с моим приятелем и соседом Женей Дукки. Рыбачили на Каме с плотов, которые пригоняли на бумкомбинат в качестве сырья для изготовления бумаги. Часть плотов загоняли в затон, там их разбирали и укладывали с помощью кабелькранов на лесобирже в огромные штабели — запас на зиму. Некоторые плоты ниже бумкомбината на Каме крепили к берегу в ожидании очереди на разборку. Плоты представляли собой длинную связку увязанных проволокой пачек из балансов (шестиметровые брёвна хвойных пород), сцепленных друг за друга в виде гирлянды сосисок. Головная пачка была намертво прицеплена к берегу, а остальные болтались по течению под углом к берегу. Порой длина такой «сосиски» была метров 100, а последняя пачка достигала чуть ли не середины реки.


Для ловли применялись «подпуски», специальная снасть для рек с быстрым течением. Подпуск состоял из шнура с грузом на конце и прикреплённой к нему 5-10 метровой лески с 5-10 поводками. К грузу крепилась кормушка — мешочек из сетки, куда клали «прикорм» — размокший хлеб, каша, отруби. На крючки поводков насаживались черви и «манка» — шарики из круто сваренной манной каши, смешанной с ватой и приправленной нашатырно-анисовыми каплями от кашля. Леска плавно выпускалась в реку и развёртывалась по течению. При этом из кормушки постепенно струёй вымывался прикорм, привлекая к подпуску рыбу. Да и сами плоты были источником прикорма — с брёвен в воду попадали жучки-короеды, гусеницы и прочая живность. Подпусков было штуки 3-4, так как больше обслужить было невозможно. Они опускались в реку с интервалом метров 20 вдоль гирлянды плотов, так чтобы обеспечивалась разные глубина и удаление от берега. Забросив дальний подпуск, возвращались к первому и проверяли улов. Снова насаживали на крючки насадку, проверяли, на что в настоящий момент аппетит у рыбы. Потом переходили к следующему подпуску, и так по кругу. Целью рыбалки были лещи, однако на червя клевали в основном ерши, насмерть заглатывая насадку. Их аккуратно снимали и бросали в котелок — пригодятся для ухи.

Ближе к вечерней заре разматывали удочки и забрасывали с ближних к берегу плотов под нависшие над водой кусты. Там уже попадались подъязки, плотва, окуньки.
В конце светового дня оборудовался бивуак. Разводился костёр для приготовления ухи и чая. Уха готовилась так: пойманные ерши непотрошёными и даже немытыми, со слизью, отваривались в котелке. Сваренные выбрасывались, а в полученный наваристый бульон запускалась «белая» рыба, немного картошки, луковица, лавровый лист и перец горошком. От ухи шёл такой аромат, что аж голова кружилась. Впрочем, может быть и от голода — целый день на воздухе, не присаживались, бегали по плотам, крошки во рту не было. Сейчас пишу, а у самого, как у собаки Павлова, слюна капает. Картошка с рыбой из ухи съедалась, а часть бульона оставлялась на утро. Правда, уха получалась не всегда — зависело от улова. На этот случай был НЗ — банка кильки в томате, бычки или частик. Одной банки с варёной картошкой вполне хватало на двоих, ведь консервные банки тогда делали не как сейчас, толщиной чуть больше бумаги, а вполне полновесные. Потом вечерний чай. Процесс пития чая был своеобразный. Ветер стих, солнце село, наступила «комариная» пора. На поверхности чая в кружке образовывалась «пенка» из комаров и мошкИ, которую приходилось сдувать. Этой твари было столько, что аж гул стоял. Меня так в детстве объели, что видимо в организме выработался некий антикамариный репеллент. Сейчас на даче вся семья мажется и брызгается какой-то вонючей дрянью, а ко мне комары даже близко не подлетают. Мои говорят: «За своего считают!»

Дальше — ночлег. Остатки костра для приготовления пищи сдвигаются в сторону, песок подметается, На это место кладётся еловый лапник. «Русская печка» готова! Прогретый песок будет долго отдавать тепло. Готовиться «ночной костёр», Назначение которого гореть всю ночь и который имеет совершенно другую конструкцию. Делается он из трёх брёвен, хитро сложенных, так что между ними постоянно тлеют угли, давая тепло. Таёжники называют его «надья». О палатках и спальных мешках мы только слышали, а о существовании «пенки» и надувных матрацев даже не подозревали. Всё «постельное бельё» — брезентовый плащ с капюшоном, примерно такой как у почтальона Печкина в мультфильме «Простоквашино». Завернулся в плащ, снизу греет песок, сбоку надья, спи спокойно наш верный товарищ!

В предрассветный час вскакиваем, наскоро завтракаем. Оставленный на ночь бульон ухи превратился в холодец, рыбное заливное. Разогреваем и хлебаем эту сытную горячую ароматную от жидкость. Что-то подобное я пробовал ещё только один раз — в пять утра в Бакинском аэропорту. Наш рейс задержали до утра, и нам пришлось там кантоваться в ожидании самолёта. К нашему изумлению в это время на привокзальной площади во всю работали ларьки-харчевни. К ним постоянно подкатывали легковушки, из них выходили сумрачные помятые азербайджанцы, а из ларьков они возвращались весёлые и довольные. Решили и мы перекусить. Всё меню в ларьке составляли пиала жутко горячего густого бульона и 100 грамм водки. Оказывается это местное азербайджанское средство от похмелья, называется «хаш». Практически сильно разогретый холодец из бараньих ножек. Мы жутко обидели хозяина, когда взяли по пиале хаша и отказались от водки. «Как так! С утра хаш и без водки? Не уважаешь, дорогой!». Мы бы и сами с удовольствием поддержали эту народную традицию, но просто на хаш мы потратили последние командировочные, на водку просто не осталось финансов.

Выходим на утренний клёв. Восток только начал светлеть. Ветер утих. Полная тишина над рекой. Сидим с удочками и, поёживаясь от утренней свежести и протирая глаза, следим за поплавками. Показалось солнышко, набегают облачка, подул лёгкий ветерок, река оживает, наступает утро. Рыбалка закончилась, пора домой. Улов заворачиваем в сырую от росы траву, кладём в рюкзачки. Есть чем порадовать домашних!
Рассказ будет не полным, если я не поведаю о неком, имеющим последствия, приключении. Летом, на каникулах после экзаменов в «выпускном» 7 классе, у меня прихватило живот. В поликлинике бумкомбината диагностировали аппендицит и рекомендовали оперироваться прямо сейчас, чтобы к новому учебному году быть «в форме». Резать, так резать! Шрамы украшают мужчин и привлекает девушек! Правда, уже значительно позже я понял, что чтобы продемонстрировать девушке шрам от операции аппендицита, её (девушку) сначала надо капитально привлечь!

Оперировал меня хирург-нацмен. Не то грузин, не то армянин, который по слухам, ранее работал в кремлёвской больнице, но был репрессирован по «делу врачей» и осел в Соликамске. Потрошил весело, с прибаутками, под местным наркозом. В конце продемонстрировал мне вырезанную сине-фиолетовую кишку длиной с «охотничью сосиску» — аппендикс. Заштопали, на третий день из больницы выгнали. Через неделю сняли швы. И я тут же отправился на рыбалку.

Рыбалка шла по накатанной колее – плоты, подпуска, лещи. Вечерело, и мы с Женей стали готовить бивуак. Для костра необходимы были 3 бревна. Проблем не было, сухие брёвна равномерно усеивали весь берег Камы. Мы взвалили на плечи шестиметровый баланс и потащили к месту стоянки. И тут я почувствовал дискомфорт в районе операции – шов начал расползаться, о чём я немедленно проинформировал Женю. При осмотре выяснилось, что шов из аккуратной «верёвочки» превратился в розовую глянцевую полоску плёнки шириной с палец. Кайф от рыбалки пропал. Больше всех испугался Женя Дукки, о чём он и вспоминал через много-много (50) лет. Такой вид шва сохранился на многие годы и сослужил мне службу, о чём я поведаю в другом рассказе — ШРАМ.